 <<< Ранее Далее>>> 12 ноября 2014 г. В ХОЛОДЕ ЯНТАРНОГО БЛЕСКА Будь показ фильма Никиты Михалкова "Солнечный удар" приурочен не к 7 ноября как "красному дню календаря", можно было бы и всплакнуть над финальной сценой, где хорошие и беспечные человеческие остатки бывшей Российской Империи не подозревают, что будут утоплены в море. Но прозвучало как бы предупреждение: надо сегодня не допустить той трагедии, которая произошла после рокового 1917 года. А вот как её можно было не допустить тогда? Не быть беспечными? Не ссылать пламенных революционеров в шушенские, где они на иждивении у государства поправляли свое здоровье и сочиняли новые революционные трактаты, а вешать, вешать и вешать? Но что надо было делать с Антоном Павловичем Чеховым, который "буревестником революции", как Максим Горький, не был, о революциях не мечтал, но очень уж остро и грустно ощущал, что нравственное христианское чувство в русском обществе оказалось более развитым, чем государственная политическая система? Надо было Чехова запретить, чтобы не сеял в народе мечту о жизни родной, светлой, с равными для всех возможностями для счастья? Надо было всю русскую литературу от Пушкин, Некрасова, Лескова, Толстого до совсем уж простонародных Слепцова и Левитова – запретить? А разве Федора Михайловича Достоевского с его "Легендой о Великом Инквизиторе" можно было позволить? Ведь за этой его "Легендой…" – не только история католической церкви, а и наша тогдашняя русская реальность. Это когда еще Петром Великим подчиненная Священному Синоду (светскому министерству) Русская Православная Церковь проповедовала Евангелие, а Священный Синод наиболее усердных пастырей упрекал в "проповедях социализма". Пастыри отвечали, что не "социализм" они проповедуют, а Священное Писание. "Тогда мы купируем и ваше Священное Писание!" – угрожали чиновники в духе нынешних Шендеровичей и Чубайсов. Сегодня власть более бдительна. Русские писатели, продолжающие, как Чехов, грустить и мечтать, продолжающие, подобно Достоевскому, быть правдивыми и человечными, массовому читателю уже недоступны. И получается, что Михалков своим "Солнечным ударом" обосновал необходимость замены русской литературы сначала русофобским новономенклатурным списком от Ерофеева до Быкова и Улицкой, а затем и такими же штатными "патриотами" от Прилепина до Шаргунова. Я согласен с Михалковым в том, что новой кровищи нам не надо. Но адресовать это соображение надо не мне, а власти. Чтобы не я смирялся со своим голодованием (почти вся моя пенсия уходит на коммунальные платежи, а зарплату в Союзе писателей после запрета аренды мне не платят, и надо еще и добывать на питание, а здоровье уже не то, чтобы еще и в свободное от добывания хлеба насущного написать вслед за Чеховым сколько-то насущных строк прозы). Надо было Михалкову адресовать фильм власти, чтобы она не отдавала министерства, как Сердюкову или как Мединскому, в кормление, чтобы злилась она на коварные США не ради своих зарубежных счетов и своей зарубежной недвижимости, а из солидарности со своим народом, к сожалению, всё еще имеющим представление о совести и справедливости. Когда-то я был вовлечен в политику (если не я, то кто же, хотя, наверно, нет другого менее публичного человека, чем я). Был я даже в Политсовете Фронта Национального Спасения. И как главный редактор первой советской оппозиционной Горбачеву газеты "Московский литератор" (теперь это просто ведомственный листок), я опубликовал статью писателя Владимира Тимофеева, впервые обосновывающую необходимость создания Коммунистической партии РСФСР. Идея была подхвачена профессурой МГУ. Меня приглашали они на свои конференции. На этих конференциях клеймили "демократов", которые преувеличивали число жертв красного террора. Я, не обладая харизмой Жириновского и Троцкого, пытался выбормотать им свою мысль о том, что даже и называемая ими, учеными мужами, цифра жертв – чудовищна. Что надо не в полемику о числе жертв вступать, а сообщить нашим гражданам о том, что наконец-то будет создана компартия народная, национальная, которая наследует той части своей истории, когда русофоба Демьяна Бедного из кремлевской квартиры она изгнала, когда гильотину красного террора направила против самих террористов, когда вернула она Пушкина на "корабль современности". Я умолял профессоров переписать историю КПСС с поклоном Сталину, с ненавистью к Хрущеву, который уничтожил больше храмов, чем Ленин. Они же уважительно, как всего лишь писателя, а не теоретики марксизма-ленинизма, меня выслушивали и продолжали своё камлание. И я перестал ходить на их заседания. Потом КПРФ была все-таки создана. И с её лидером Геннадием Андреевичем Зюгановым мы стали встречаться в Политсовете ФНС. Он, бывший партийный функционер, уже свою импозантность утратил: поношенная куртка, почему-то беретик на голове, тоже простонародный, дешевенький. И я ему твердил: откажись от кровавого наследия. Ельцин из таких же, как и ты, коммунистов. Скажи, что вы с Ельциным, Горбачевым, Яковлевым и прочими комуняками разошлись. Объяви, что Яковлев с его "перманетными переменами" – это новый Троцкий с его "перманентной революцией". И народ за тобою потянется! Зюганов глядел на меня, как Ленин на Горького. Глаза его были полны любви ко мне, но и – полны понимания, что чего-то я, гнилой интеллигент, не допонимаю, поддаюсь, понимаешь ли, всевозможным правым уклонам. Но даже и при всем этом он в 96-м году победил на президентских выборах. И струсил. И согласился с фальсификацией. И полагаю, что при создании КПРФ ему точно так же не хватило смелости побороться за компартию новую, учитывающую тот свой горький опыт, когда её возглавили сначала русофобы, когда о Минине и Пожарском сочинялись стихи в духе нынешних либеральных писателей: " Подумаешь, они спасли Расею! А может, лучше было б не спасать?.." Конечно, Зюганову теперь хорошо. Он системный политик. Ежемесячно у него зарплата выше, чем моя потребительская корзина за годы. Так кровь, пролитая за справедливость в чеховском её понимании, Чубайсу дала право на разграбление национальной экономики, а Зюганову дала право жить безбедно. Спросите: а где же Русская православная Церковь? Вчера на 18-м Всемирном Русском Народном Соборе протоиерей Всеволод Чаплин предложил создать в России систему православного банкинга. Чтобы без процентов, как в Иране, где Коран тоже кредитование под проценты относит к греху, помогать отечественной экономике. И я не мог не вспомнить, как 19 августа 1991 года мы с женою первою электричкой отправились в путешествие, в город Владимир. И в электричке узнали, что вместо предателя Горбачева у нас уже в Кремле восседает ГКЧП. Полностью доверяя опямятовшейся Советской власти, мы торжественно сошли с электрички во Владимире, продвинулись к Соборной площади, где с одной стороны Ленин указывал своею дланью в светлое будущее, а с другой – сияли вековечные купола наших храмов. И я понял, что Ленин и храмы уже не противостоят, что не Маркс, а Христос, как у Блока, как у классической русской литературы, будет теперь в святцах нашей державы. Опять же, не так уж тогда и закружилась у меня голова. В Китае я потом спрашивал у одного профессора: "Мао вас во время культурной революции отправил из университета выращивать рис, а вы до сих пор не убрали его мавзолей?.." А он мне отвечал: "И правильно сделал. Слишком далеки мы, китайская интеллигенция, были тогда от народа!". И вот – Китай уже сверхдержава, а мы уже сплошная Африка от Калининграда до Тихого океана. Всего лишь потому, что наши танки в августе 1991 года отступили перед нашей советской "площадью Тяньаньмэ?нь", далекой от народа. Сегодня Русская Православная Церковь при всех её "попах на мерсах" остается нашим русским цивилизационным центром притяжения. "Попы на мерсах" тоже фактор, который может изржавить и саму Церковь, но – другого русского и российского животворного центра у нас нет. Впрочем, протоиерей Всеволод Чаплин не ссылался на европейские стандарты кредитования национальных экономик. А там они тоже вполне божеские. Хотя, с одной стороны, европейская "шведская модель социализма" стала естественным результатом развития европейской христианской цивилизации, а с другой стороны – глобальные финансовые феодалы позволили Европе во второй половине ХХ века впервые за всю свою историю наесться досыта лишь потому, что СССР, победивший во второй мировой войне, стал вызывать зависть у европейских народов. Коммунисты стали там побеждать на выборах. И Европа приняла советский вызов в социалистическом соревновании по качеству жизни. И – победила. А теперь, когда СССР не стало, принялась сворачивать свою социалку. Теперь если во Франции социалисты победили, то с довеском однополых браков, чтобы, значит, французы стали меньшинством во Франции, чтобы большинством в скором времени стали там социально неразвитые гастарбайтеры из стран третьего мира. А Никита Михалков нас убеждает, что русская кровь, пролитая после октября 17-го, должна нас парализовать. Он уже скупил земли, он уже феодал. Ему уже хорошо. Ему плевать на высокие смыслы нашей русской и нашей все-таки христианской цивилизации. Михалков в холопы себе пригласит оголодавших, готовых к любой крепостной неволе узбеков и таджиков. Они будут ради куска хлеба на него батрачить. А мы, социально развитые русские, должны куда-то подеваться, исчезнуть, в страхе пред солнечным ударом молча истаять. Опять же, вернусь к проблеме революций. Их духовным мотором всегда были правдолюбцы Чеховы, а плодами их пользовались негодяи типа Троцких и Чубайсов. Сталин, приняв Россию с сохой, уничтожил негодяев, русифицировал компартию и – оставил Россию с ракетой. Ельцин, приняв Россию с ракетой, оставил её Угандой. Потому что расплодил негодяев-чубайсов. И у Путина рейтинг уже зашкаливает, потому что сначала посадкою Ходорковского, а затем и возвращением русского Крыма он дал нам повод полагать, что, как и Сталин, он все-таки избавится от негодяев, русскую политическую жизнь русифицирует, очеловечит. Чтобы на телевидении уже не господствовали быдловатые историки типа Мирского, утверждающие сегодня, что США своими поставками тушонки и «Студэбейкэров» выиграли вторую мировую войну, забывающие, что Гитлера тоже финансировали США, что до конца войны американцы поставляли Гитлеру топливо для танков при всем том, что их "второй фронт" часто оставался с танками без топлива. Мы в своих ожиданиях и надеждах, со своей вечной, как звезды в небе, душой-христианкой застыли в Путине, как насекомое застывает в янтаре. Проханов с восторгом растолковывает нам мистические смыслы этого чуда. Жириновский в соловьевских телекамланиях добавляет к прохановской мистике матросского куража. А при всем этом – гибель человеков в "Солнечном ударе", преподносится Михалковым как жертва напрасная. Это звучит так, что если недавно, например, сын главы администрации Президента, спасая своего ребенка, сам утонул, то надо родительский обычай - погибать, но дитя спасать - заклеймить. Я когда-то пытался подсказать и Зюганову, и правым патриотам, что чем большую жертву в мечту о социальной справедливости мы претерпели, тем больше смысла у нас эту социальную справедливость оберегать. В память о жертвах. Но Михалков вместе с комиссаршей Землячкой утопил эти жертвы в Черном море, чтобы всё началось сначала, чтобы, например, в очень уж мечтательной Новороссии опять лилась кровь. И, опять таки, льется она с верою в Путина, с верою в то, что есть на земле российской его живая, христианская, а не михалковская, не феодальная душа.
В прошлом году польские националисты громили российское посольство. В этом году они наше посольство не громили, клеймили свою, продавшуюся США, польскую власть. Опять же, с оглядкой на Путина. А Путин и их, насекомых, обездвиживает в мертвом холоде своего янтарного блеска.
|
| |
|
| |||||||
