 В.В. КОЖИНОВ И СОВРЕМЕННОЕ
РУССКОЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ САМОСОЗНАНИЕ Есть писатели, которые только одним своим присутствием в текущей жизни внушают нам уверенность, что текущая жизнь не лишена смысла. По крайней мере, они способны даже в наши разочарования вносить элемент творческого или хотя бы утешительного ожидания. Таким в русском литературном процессе и в русской национальной мысли был Вадим Валерианович Кожинов. Мы особенно остро ощутили это, когда Кожинова не стало. Но если при Кожинове, когда одна за другой выходили его новые книги, еще можно было питать какие-то иллюзии, то теперь настала пора признать следующий вполне для всех очевидный факт: русское национальное самосознание переживает глубокий кризис. И причины этого кризиса не в той социальной и моральной усталости, которую ныне обнаружила в себе именно русская, наиболее униженная и наиболее многочисленная часть общества, а в самих исходных позициях русской мысли, вдруг заново возбудившейся во второй половине 80-х годов минувшего века, а теперь вот – уже не способной более или менее внятно объяснить для себя задачу своего недавнего возбуждения. Например, еще до 91-го года русский консерватизм вроде бы обнаружил свой азарт в сохранении социалистических идеалов. А дальше ностальгических догадок о том, что «раньше жить было лучше», идеологи русского социализма сегодня так и не пошли. Только, может быть, сам Зюганов родил одну весьма "смелую" мысль о том, что «Христос был первым коммунистом». Но - эта догадка, родившись, так и осталась жить круглой сиротой. В отличии, скажем, от Блаженного Августина, который христианство воспринял именно как античный философ, не отринувший Платона и Арестотеля и лишь расширивший границы своих нравственных прозрений, наши коммунисты предпочитают жить отдельно от всего русского тысячелетнего нравственного опыта. Другая часть русских консерваторов, проигнорировав великие расстояния минувшего атеистического столетия, донырнула аж до монархизма, но – когда уже и скульптор Клыков изъявил желание запросто стать всамделешним монархом, юный постсоветский монархизм к идеологии своей стал относиться как к детской игрушке, в которую вроде бы уже неловко играть и которую, тем не менее, жалко выбросить. Первородную невозмутимость сохранили лишь язычники, решившие начать русскую историю заново, от времен Бояновых. Но – их тайные и явные адепты, которых, как выясняется, немало и среди наших патриотов, к мыслительному своему увлечению относятся как к той паховой грыже, которую в приличном обществе на всеобщее обозрение не выставишь. Такая же участь постигла и русский национализм, либо впитавший в себя краски вышеперечисленных умонаправлений, либо прельстившийся такими радикальными формами западничества, как фашизм, либо вообще принявший на страницах газет «Завтра» форму откровенно либерального протестного движения. Разумеется, у столь печального итога русских интеллектуальных усилий последних полутора десятка лет есть и некая достаточно грубая внешняя причина, которую нам надо раз и навсегда понять, чтобы уже никогда не сбрасывать ее со счетов, чтобы впредь проявлять против нее должное упрямство. Я здесь имею ввиду то, что многие векторы русской мысли обнаруживают на себе весьма жирные отпечатки пальцев, оставленные то ли российскими, то ли западными (а уже и не важно какими) спецкукловодами. То есть, все эти наши бенладены, в исполнении Жириновского, Баркашова и, боюсь, даже нашей «духовной оппозиции», проснувшейся в объятиях Березовского, вскипятили и выпустили в виде пустого пара немало русской духовной энергии и русского - чистейшего ! - сердечного порыва. Весьма симптоматично и то, что главной помехою в этом нестерпимо плачевном итоге опять же представляется Кожинов. Именно его пытаются изгнать наши радикальные националисты из своего уже сильно охолонувшего поля влияния. В частности, Кожинову ставится в вину не достаточно четко обозначенный антисемитизм и даже якобы воспринятый от Бахтина нравственный релятивизм. Кожиновский «релятивизм» опровергать бессмысленно, потому что, находясь в здравом уме, его обнаружить невозможно. А вот «антисемитом» Кожинов действительно не был. При всем весьма очевидном для него как для историка трагизме русско-еврейского противостояния. Известны даже некие попытки Кожинова найти повод к русско-еврейскому диалогу. Но давайте наконец-то поймем следующее: когда значение Кожинова для русского самосознания нам предлагают проверять степенью его антисемитизма, то тем самым и само наше русское бытие нам предлагается воспринимать не как некое самостоятельное духовно-историческое и культурное явление, а как всего лишь реакцию на еврейское присутствие на территории России и в мире, как нечто заведомо вторичное, не имеющее самостоятельной ценности. Проще говоря, нам предлагается быть неуверенными в важности и в актуальности кожиновского стремления строить русское духовное и историческое пространство, в первую очередь, не из ненависти к еврейскому присутствию в русской жизни, а из любви и родственности ко всему тому, в чем русский человек может узнать свое национальное бытие, свою собственную, соотнесенную с вечным временем, душу. Да, уже никто не посмеет оспорить нынешнюю значимость плеяды буквально вбитых Кожиновым в русское сознание поэтов – от Рубцова до Лапшина и Сырневой. Уже никто не посмеет посягнуть на бесспорность (при всей нашей нынешней патриотической эклектике!) именно кожиновской трактовки советской истории, где, может быть, ключевой является глава «Загадка 37-го года», поясняющая историческую значимость советского выбора между Троцким и Сталиным в пользу Сталина, в пользу хоть и атеистической, но все же русской цивилазационно-нравственной основы. Но - нас продолжают запутывать по мелочам, по частностям. Нас морочат. В одно только законное чувство нашей русской исторической обиды на евреев хотят превратить весь наш русский космос, - так, чтобы от Достоевского остались для нас значимыми только его заметки по еврейскому вопросу, а «Евгений Оненин» Пушкина чтобы пылился в чулане вместе с прочими непригодными в хозяйстве вещами. Глупо рисовать такую картину нашего светлого патриотического будущего? Но ведь обида-то на евреев – живая. Она жжет. И многим нашим патриотам, видимо, проще окончательно поглупеть, утратить свою русскую душу, чем стерпеть ее справедливое жжение. Из нынешнего кризиса, как мне кажется, русскую мысль могут вытащить только новые последователи Кожинова, которые видят будущее России не в противостоянии всем и вся, не в дроблении на партийные и прочие лукавые игрища, а в нашей общей национальной самоидентификации, в нашем общем стремлении стать органичной частью своей великой тысячелетней истории и культуры. Не сомневаюсь, что теперь будут предприниматься попытки сузить и само Русское Православие до живого и обжигающего чувства обиды за некогда великую и теперь порушенную Россию. Не сомневаюсь, что нам еще не один раз помогут чувство обиды обострить до потери рассудка новые Жириновские и Баркашовы. Еще только восходит политическая, «облагороженная» сиденьем в тюрьме, звезда Эдуарда Лимонова. И если поиск «нерусскости» в Кожинове становится любимым развлечением некоторых наших всегда лишь не к месту смелых патриотов, то, не сомневаюсь, что усомниться в «русскости» Лимонова никто из не посмеет. Потому что Лимонов занимается очень серьезным делом. Он отлучает от русской культуры и идиотизирует наиболее общественно-активную часть русской молодежи. Мне уже приходилось писать о том, что нищих русских и богатых аборигенов Западной Европы объединяет одно – отлученность от родной, христианской по своим корням, культуры. А культура – это для человека единственное жизнетворное пространство. Только в лоне родной культуры человек может ощущать свою неотлученность от вечного времени, не воспринимать окружающую среду как враждебную. Араб, поселяющийся в Париже, чеченец, поселяющийся в Москве, не спешат порывать со своей культурой и религией, в то время как коренные парижане, принадлежащие к разным поколениям, принадлежат уже к разным культурным традициям, а у взрослого коренного москвича нет ничего общего с сыном-подростком. Поэтому арабы в Париже и чеченцы в Москве – успешно размножаются, а коренное население здесь вымирает. Рожать и растить в свое удовольствие можно только родных, тебе подобных детей, а не чужаков, исповедывающих непонятные тебе ценности, ни в чем тебя не продолжающих, тебе же противостоящих. Без национальной культуры утрачиваются между людьми не только духовные, но даже и родственные связи. Тому подтверждение – огромное число детей, ставших беспризорниками при живых родителях. И когда мы, отлучив себя от своей культуры, относясь к церкви как к историческому, утратившему живую силу, заповеднику, начинаем уповать на русский национализм – это выглядит по меньшей мере смешно. Армян, у которых нет беспризорных стариков и детей, национализму учить не надо, а нас национализму уже не научишь. Кожинов делал все, чтобы советская жизнь обрусела, повернула именно в русло русской культуры. Последние свои силы он отдал возвращению русских великих смыслов русской истории. Кожинов по-пушкински, со снисходительным любопытством с разумной рассудительностью, порой даже и не лишенной гнева, относился и ко всем враждебным к России силам. Быть другим и принадлежать к великой цивилизации и к мощнейшей державе – просто невозможно. Если слон усвоит характер хорька, он тут же погибнет, несмотря на всю свою природную мощь. У нас очень много умных людей, а Кожинова мы любили и даже выбирали себе в учителя за его чисто русский характер. Главный же урок Кожинова заключался в следующем: национальная культура – одна. Утратив ее, народ усваивает культуры многие. Даже те, которым пытается противостоять. И - утрачивает способность к национальной самоидентификации. От способности народа к сбережению своей родной культуры зависит его способность к противостоянию к любым внешним вызовам. |
| |
|
| |||||||
