 О, НОВЫЙ ГОД… Рассказ Нет ничего более обыкновенного, чем встречи Нового года. Не только потому, что они мелькают одна за другой, а еще и потому, что все периоды нашей жизни имеют свое начало и свой конец. Так нетерпеливые надежды на институт как на удивительнейшее приключение непременно заканчивается мечтою поскорее сдать последний экзамен, устройство на работу по специальности может стать причиной для разочарования в однажды избранной профессии; даже после объяснени я в любви и обморочн ого стояни я в загсе иной раз обнаруживается догадка о том, что истинное счастье вовсе не похоже на то дерево, которое растет там, где ты сам же его однажды вкопал в землю. Так надо ли удивляться, что в очередное 31 декабря я просыпаюсь и радуюсь не наступающему Новому году, а куда более прозаическому обстоятельству: наконец-то с предновогодними хлопотами покончено, уже не надо уныло блуждать с сумками вслед за неутомимой женою по рынку и по магазинам, уже даже к оливье заготовлено всё, включая не только тот зеленый горошек, который я нетерпеливо купил, пока жена искала морковь получше, а и тот, за которым она затем без меня в супермаркет сбегала; уже застыл даже студень, который я по традиции готовлю сам опять-таки с традиционным с ужасом от предчувствия, что он не застынет. И, чтобы у жены не было повода утверждать, что мне ничего нельзя поручить, тайно от неё , без хлопка, пробную бутылку шампанского я уже открыл и убедился, что вкусовые добавки отсутствуют не только на этикетке. То есть, мне оставалось всего лишь дожить до призыва садиться за стол. И я, вооружившись пультом от телевизора, не без удовольствия вытянулся на диване. Однако, телеканалы "Моя планета", "Совершенно секретно" и "24 ДОК" опять показывали повторы, а на остальных телевизионщики развлекали сами себя. И мне ничего не оставалось иного, кроме как размышлять о природе доносившихся с кухни запахов и заодно сочувствовать жене, у которой подготовка к встрече Нового года еще только вошла в свою кульминацию. Чуть ли не с ненавистью пролистав еще раз все телеканалы, я приплелся на кухню, и приличия ради спросил у жены, уже зарядившей духовку и все четыре конфорки: – Что ли порежу я твою морковь для салата? Но ей было явно не до меня, поскольку одною рукою она убавляла огонь под кастрюлею со свеклой, другою снимала пену из кастрюли с варевом мне непонятным, а левою ногою отпихивала кролика, лет пять назад мною легкомысленно купленного в качестве подарка для дочери, но, конечно же, вскоре оказавшегося на попечении у жены. – Да кинь ты ему что-нибудь, неужели ж не видишь, что он мне всю ногу изгрыз! –наконец-то замечает она и меня. Я заманиваю кролика листом салата под стол. И с ощущением, что жене какая-то помощь уже оказана, пытаюсь с кухонного ада улизнуть. Но жена освободившейся от конфорки рукой все-таки успевает подать мне длиннющий нож. – Если морковь резать, то лучше этим… За свою жизнь я управлялся с морковью многократно, поскольку по традиции сам готовлю не только студень, а и плов. Но одно дело творить кулинарное чудо, и другое дело – тупо превращать отваренные женой овощи в мелкое крошево. И – одно дело экспериментировать в соответствии с собственным замыслом, а другое дело – даже не представлять, какая величина нарезки наиболее оптимальна для оливье, который, к тому же, я ежегодно пробую на вкус лишь для того, чтобы вдруг объявить: "О-о, на этот раз твой оливье просто неотразим!" и тем вознаградить жену за её труды.. Жена тоже не любит оливье. Поэтому готовит еще и салаты любимые – свекольный, рыбный, а так же из сыра с чесноком. А однажды у нас даже зародилась традиция в канун Нового года договариваться о том, что с оливье навсегда покончено, но она так ни разу и не решилась ради новой традиции переступить через традицию более старинную. Не сумев увлечь себя участием в приготовлении никому не нужного салата, я применяю хитрость – тоже традиционную. То есть, кубики начинают получаться у меня неодинакового размера. Но жена, все мои хитрости знающая наизусть, горечи легкого разоблачения (уж для своего плова морковь я нарезаю одним калибром!) как всегда предпочитает сладость вот этого тысячи раз повторяемого упрека: – Тебе никогда ничего нельзя доверить! Далее она должна была меня традиционно прогнать, но на кухню зашла дочь, уже, оказывается проснувшаяся. И дабы показать, что мне можно доверить самое главное – воспитание – я тоном, не терпящим возражения, вдруг приказываю дочери приступить к нарезке салатов. – А то у тебя вечный выходной, а у матери вечные галеры, – добавляю я, дабы жена не смогла не согласиться, что дочь я воспитываю правильно. Дочь же, не ожидавшая от меня такой строгости, покорилась мгновенно. Так что вскоре уже в два ножа было покончено и с морковью, и с картошкой, и с яблоками, и со всем прочим. Жена же, не смея помешать воспитательному процессу, на результаты нашего труда старательно не обращала внимания. Когда я уже более миролюбиво велел дочери приять участие в приготовлении еще и свекольного салата, она все-таки не выдержала и напомнила: – Нормальные люди давно без ножа со всеми этими овощами справляются… Мы с женой упрек её восприняли молча. – И посудомоечной машиной пора обзавестись, – продолжала она нас обличать. Мы опять промолчали. Но если жена промолчала оттого, что молчание свое считала самым достойным ответом на разного рода глупости, то я смолчал лишь потому, что своего с ранних лет пробудившегося интереса к бытовым механизмам не утратил до сих пор. По крайней мере, дочь знала, что на антресолях у меня хранятся две почти бесполезные электродрели и абсолютно бесполезная электропила, а на балконе лет пять томятся нераспечатанными миниатюрный фрезерный станок и мангал с самовращающимися шампурами. – Ну, скажи, пап, почему нельзя жить так, как все современные люди живут? – стала допытываться у меня окончательно осмелевшая дочь. Зная, что моя линия обороны в этом месте не самая надежная, жена вынуждена была на этот вопрос ответить сама. – А вот найдешь себе мужа, которому нужна машина, а не жена, тогда и живи, как хочешь, – твердо сказала она. Далее молчал я уже на пару с дочерью, а жена, стараясь быть громче миксера, взбивающего сливки для моего любимого пирога с антоновскими яблоками, принялась озвучивать один из тех своих монологов, которые мы уже запомнили наизусть: – Это не я во власть всех этих ворюг сажала! Это не я виновата в том, что люди перестают быть людьми! Да вы хоть понимаете, что скоро уже никто не сможет обойтись без протезов?! И все эти телевизоры впариваются нам вместо наших собственных мозгов! Да они хуже коммуняк! Они уже и священников заставляют по телевизору объявлять, что любовь и сострадание к людям – это греховная утопия! Но запомни, доча, только труд и труд одного человека ради другого сохраняет живую человеческую душу! Вот в городе уже дышать нечем, но только потому, что люди уже становятся протезами для бездушных вещей! Терпят в пробках по два часа каждый день вместо того, чтобы в метро доехать до работы за полчаса! А я пока жива - буду жить так, как я хочу жить! Это моя жизнь! Мой дом, это последний мой островок! И никому, и никаким вашим мировым стандартам я не позволю вторгнуться в мою жизнь! У дочери тоже не было причин чувствовать себя виноватой в том, что нас, москвичей, власть решила заменить на менее к ней требовательных гастербайтеров и во всех прочих преступлениях. Но однажды она все-таки решила уличить нас в двойных стандартах: – А стиральная машину у вас, слава Богу, есть… Но и эта атака была отражена: – А рубахи мужу я как стирала вот этими руками, так и буду стирать! Потому что если бы я тебя не в животе выносила, а в протезе, то разве ж за тебя я вот так переживала? Старинная, с тургеневских времен начавшаяся традиция межпоколенческого противостояния истаяла сама собой, когда дочь вспомнила о своем сюрпризе и достала из холодильника собственный, еще вчера тайно приготовленный ею салат. Проведя дегустацию, мы различили лишь вкус лимонной корки, а из чего была нарезана золотистая и приятно похрустывающая на зубах лапша, понять не могли. – Да это же тыква! Обыкновенная тыква с лимоном! – воскликнула дочь. И далее она уже не отходила от матери, помогала ей собирать на стол, а затем как единая стая устремились в прихожую встречать первого нашего гостя. Но это были всего лишь проводы старого года. Как всегда, я не учел количество салатов и приналег на традиционную курицу с хрустящей, в духовке запеченной, корочкой. Так что сморило меня не выпитое, а съеденное. И, еле дождавшись ухода гостей, я все-таки рухнул на свой диван. Однако предстояло выйти на улицу и устроить фейерверк. Еще когда сын был маленьким, я сам заложил основы этой традиции. А теперь у него своя семья и он по традиции уже собственной выезжает со своей женой встречать Новый год в какой-нибудь старинный городишко вроде Ростова Великого или подальше. Жена отлепляет меня от дивана одним только своим взглядом. А потом и виновато поясняет: – Это не я придумала твои салюты, а дочка уже оделась и ждет нас в прихожей… Но дочь объявляет, что наконец-то не вечные петарды мы будем запускать, а китайские фонари. На тротуарах скользко. Мы с женою идем, как роденовские граждане Кале. Дочь в своем глобалистском, не рассчитанном на московский холодный климат, камуфляже тоже весьма быстро потеряла кураж. Но упрямейшее мы добрели до набережной, откуда, с моей точки зрения, наш первый семейный фонарь должен был взмыть в небо без помех. Высота же бумажного фонаря оказалась чуть ли не в мой рост. И дочь заопасалась, что разорвется он прежде, чем под ним от моей зажигалки вспыхнет квадратик горелки. Зажигалка от ветра то и тело гасла. Дочь меня торопила. Жена же, приготовившись к любому результату, скорбно отвернулась. Наконец горелка вспыхнула, да так ярко, что дочь, держащая на весу хлипкий бумажный контейнер, с перепугу его выронила. Но я успел подхватить. И, распухнув от горячего воздуха, огромнейший шар все-таки взлетел. Но ветром унесло его к Бородинскому мосту. С ужасом мы глядели, как проносятся машины под колышущимся над ними пламенем. Лишь за мостом наш фонарь поднялся в небо на высоту достаточную, чтобы мы могли предположить, что в расположенные за рекой дома он не врежется. Тем не менее, жена обреченно вымолвила: – Два идиота, два уже взрослых идиота… Потом была уже и встреча Нового года. По привычке мы пролистали по телеканалы. Но и теперь там продолжилось самоупоение и саморазвлечение. Разве что более одичалое и пафосное, чем с утра. Шампанское для тоста в честь 2013-го я открывал под приветствие президента. И был президент похож на отличника, который ответ к уроку вызубрил, но произносимых слов не чувствует. Или даже не на отличника он был похож, а на вполне исправный самовключающийся агрегат, производящий нам свой новогодний продукт. "А может быть все эти новые годы новыми уже никогда не будут и настала пора не встречать их?", – успел подумать я прежде, чем под бой курантов с привычной торжественностью озвучить свой традиционный тост: – За все хорошее! А где-то в темном и пустом небе над Москвою летел и летел наш, в общем-то, безумный фонарь. И сам я ощущал себя таким же фонарем, неизвестно куда и неизвестно зачем устремляющимся. – За все самое лучшее! – традиционно внесла свою правку в мой тост жена. 2013 г. |
| |
|
| |||||||
