николай-дорошенко.рф

КУЛЬТУРА И НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Без цензуры народы России и Европы вымрут

Стремительно усиливающийся внутри христианской части Евразии демографический вакуум грозит обрушить ее этнический ландшафт уже в ближайшие десятилетия. Естественный страх вымирающих народов пред надвигающейся катастрофой становится одним из главных политических факторов современной жизни России и Европы. Например, именно демографическая тревога французов и голландцев стала причиной провала референдума по общеевропейской Конституции.

И все же, это вовсе не значит, что в обозримом будущем будут востребованы национально ориентированные политические силы в их нынешнем мировоззренческом состоянии. Дело в том, что основным ресурсом патриотов до сих пор остается сакральность традиции и национальных ценностей, уже десакрализированных в умах людей в результате культурной, сексуальной и прочих либеральных революций второй половины ХХ века. Более того, трагический опыт Третьего Рейха и СССР либеральная пропаганда использовала главным образом для демонизации таких ключевых для национального выживания понятий, как национальное единство, духовная общность, интересы большинства, социальная справедливость и т.п. Поэтому стоит задача наконец-то превратить патриотизм из безотчетного чувства в мировоззрение, имеющее в атмосфере демографической тревоги уже не сакральный, а просто полезный смысл.


1. Культура как среда обитания

Прежде всего, следует признать, что культура является такою же средой обитания, как и природная среда. Подобно тому, как генофонд обеспечивает сохранение физического человеческого типа во всем пространстве исторического времени, культура позволяет нам одинаково глубоко понимать древнего грека и древнего русича, считать их принадлежащими к единому уникуму – к человечеству.

Но если зависимым от генофонда человек становится с момента рождения, то как культурный тип он формируется на протяжении многих лет уже после рождения – формируется именно культурной средой. При этом, врожденные инстинкты лишь в незначительной мере определяют характер его ответов на вызовы текущей жизни. Например, сначала современный культ жестокости и сексуальной свободы появился в виде голливудской продукции, и только после – в виде соответственной статистики преступности и разводов.

Следует также признать, что в результате культурной революции либералам удалось создать модифицированную культурную среду. А это значит, что впервые в истории удалось создать и искусственный человеческий тип, с заранее заданными ему параметрами нравственного, общественного, сексуального, родительского и т.п. поведения. Параметры же эти определяются такими известными компонентами, как «наркокультура», «права религиозных (например, сатанизм) и сексуальных меньшинств», «феминизм» и т.п.

Но, если даже поверить в то, что идеологи культурной революции (франкфуртская школа) ставили перед собой не преступные антропофобные задачи, если опыт создания для человека искусственной культурной среды обитания не рассматривать как человеконенавистнический заговор неких лиц, имеющих в современном информационном обществе почти полный контроль над средствами производства и распространения информации, то, все равно, это – опасный эксперимент, результаты которого можно сравнить лишь с результатами «зеленой революции». Разница только в том, что о последствиях употребления модифицированных продуктов питания ученые до сих пор все еще могут себе позволить высказывать противоположные суждения, а модифицированный культурный тип, сформированный искусственной культурной средой, уже показал свою нежизнеспособность (демографический и духовный кризис затронул все страны, правящая элита которых признала результаты культурной революции).

Да и трудно представить, что искусственная культурная среда, созданная по проекту нескольких амбициозных деятелей франкфуртской школы, может выполнять роль сублимированной иммунной системы, что может она содержать весь объем животворных компонентов, – как, например, традиционная культурная среда, вместившая в себя весь исторический опыт самосохранения и выживания человека. Без возрождения и сохранение традиционной культуры, животворные свойства которой формировались народами в течение многих тысячелетий, не может быть обеспечена именно национальная безопасность. И если у правящих либеральных элит демографический кризис не вызывает должной озабоченности, то это значит, что под понятием национальной безопасности сегодня подразумевается только безопасность территориально-административная и экономическая.


2. Культура и демография

Инстинкт деторождения теперь уже можно обмануть с помощью противозачаточных средств. Но нельзя преодолеть в себе родительский культурный тип, сформированный культурной средой. В традиционной культурной среде родители счастливы, когда у них есть возможность жить ради детей. Модифицированный культурный тип предпочитает быть свободным от родительских забот. Поэтому, например, самая высокая в России рождаемость наблюдается в самой «горячей точке» – в Чечне – демонстрирующей также и самую высокую степень национальной самоидентификации. Точно так же и во Франции самый высокий уровень рождаемости наблюдается в благополучной и богатой Бретани, где население наиболее религиозно и, значит, в меньшей степени зависимо от либеральных ценностей.

Если традиционные культуры и сформированные ими культурные типы не отрицают друг друга, а взаимообогащаются, то модифицированная культура способна быть чуждой не только культуре традиционной, но и любому иному типу модифицированной культуры. Например, до культурной революции немец или француз мог понять и полюбить русскую Наташу Ростову, восхищающуюся детскими пеленками. Но трудно представить перечитывающей «Войну и мир» или самозабвенно поющей русскую колыбельную песню русскую фанатку тяжелого рока.

И, наконец, если традиционная культура дает человеку возможность видеть в детях и внуках свое подобие и тем самым преодолевать извечный страх смерти, то модифицированная культурная среда, постоянно видоизменяясь (одно из ее свойств – постоянное предпочтение нового старому), превращает в чуждые культурные типы не только родителей и детей, но даже родных братьев, если разница в возрасте у них – в десять лет. А разве может возникнуть потребность в детях-чужаках, которые просто обречены не быть подобием своих родителей?


3. Проблема свободы и прав человека

Традиционные культуры не предоставляют альтернативы нашим поступкам. Если, например, по мере изменения условий жизни у немодифицированного общества возникает потребность в изменении характера человеческого поведения, то традиция при этом не отрицается, а лишь развивается (например, сначала развившееся нравственное чувство язычников не позволило им продолжать традицию человеческих жертвоприношений, а затем и помогло воспринять Христианство или Магометанство; т.е. новые религии развили, а не изменили национальный характер народов).

И, напротив, в основе модернизированной культуры всегда лежит перманентный поведенческий выбор. Поэтому модифицированные культуры и культурные типы обречены на вечный самораспад. Ведь если можно нарушить один запрет, то, значит, можно нарушить и всякий иной.

Сформированный модифицированной культурой человеческий тип при всем своем ярко выраженном индивидуализме не может являть собою индивидуальность и, тем более, личность. Потому как индивидуальное поведение обеспечивается только бесконечной глубиной и многообразием традиционной культуры (от героического Гомера до современного негоцианта, который со своей Пенелопой может связаться по мобильному телефону из любой части света), а личностное поведение всегда определяется неким общественно-значимым нравственным мотивом. Модифицированный культурный тип, вынужденный «прогрессивно» отрицать любые нравственные нормы, стесняющие его свободный выбор, обречен также и на бесконечное самоотрицание.

Поскольку же вечными, не подвластными инерции отрицания у модернизированного человека остаются только инстинкты, унаследованные от рождения, то конечным результатом его стремления к абсолютной свободе может стать лишь социал-дарвинистское общество, где выживает только самый не обремененный культурными «предрассудками» субъект. Но трудно представить социал-дарвинистский культурный тип уважающим права и свободу другого человека. Поэтому единственный эволюционный путь социал-дарвинистского общества – это путь к обществу тоталитарному.

В то время как традиционный культурный тип с его повышенным нравственным тонусом способен стремится лишь к наиболее естественному для него идеалу – к человеколюбию и к социальной модели, основанной на справедливости.


4. Индивидуализм как идеология отрицания человечества

Для краткости сошлюсь на мнение директора Института молекулярной генетики РАН, академика Евгения Свердлова: «Индивидуализм — это путь раковой клетки. Центробежная цивилизация обречена на поражение в историческом развитии», «в долгосрочной перспективе в борьбе за выживание скорее выигрывают популяции, в которых внутреннее движение центростремительно, где интересы индивида подчинены интересам общества», «человек — существо стадное, общественное. В процессе эволюции он только потому и выжил, что существовал в сообществе себе подобных. А сегодня требуют, чтобы его индивидуальные интересы стали приоритетом, стали выше интересов сообщества...».


5. Тип культуры как тип социального развития

Модифицированные культурные сообщества не могут удержаться на «шведской модели» социального комфорта. Ведь сам этот комфорт был достигнут благодаря нравственному потенциалу христианской морали, составляющей основу традиционных европейских культур. Но во всех наиболее развитых европейских странах культурная среда давно модифицирована.

Скажем, католик, публично заявивший, что придерживаться нетрадиционной сексуальной ориентации грешно, теперь уже не может претендовать на ответственную должность в правительстве единой Европы. Хотя, это вовсе не значит, что в обществах с модернизированной культурной средой взята на вооружение некая идеология в традиционном смысле этого слова. В таком случае нарушен был бы основной либеральный принцип, заключающийся в том, чтобы вообще не иметь любых иных ценностных приоритетов, кроме одного: права на отрицание всех ценностных приоритетов.

Результатом социал-дарвинисткой природы подобного рода отрицаний стала новая политическая установка неолиберализма, которую один из ее создателей, М. Фридман, в своей работе «Капитализм и свобода» сформулировал следующим образом: «Социальные обязательства – это фундаментально подрывная доктрина». А на встрече Большой Семерки в Вашингтоне был даже принят так называемый «Вашингтонский консенсус», в первом пункте которого правительства семи самых развитых стран мира приняли на себя обязательство придерживаться уже только «аскетического подхода к расходам на общественные потребности» (поэтому, например, у нынешнего канцлера ФРГ больше перспектив на досрочных – до «аскетических» реформ – выборах).

Можно полагать, что умирание христианской цивилизации Евразии особой тревоги у правящих здесь либеральных элит не вызывает прежде всего потому, что христианский культурный тип всегда будет представлять угрозу социал-дарвинизму с его социальным «аскетизмом».


6. Тип культуры как тип империи

Маленькое, но очень воинственное племя латинян и не самая воинственная часть славян создали великие империи – Римскую и Российскую – не столько мечем, сколько всеприемлемостью своего культурного типа.

Так, галлы оказывали упрямое сопротивление римлянам лишь до тех пор, пока не обнаружили, что римляне несут с собой правовой порядок (т.е. гражданский мир) и более высокую материальную и социальную культуру. Поэтому и, когда уже от Римской Империи ничего не осталось, Карл Великий стремился наследовать не победе своих германских племен, а побежденной Империи.

Что касается русского имперского культурного типа, то его суть точнее других выразил самый консервативный русский политик – Константин Победоносцев: мы можем отнять у других народов все, но только не то, «в чем мыслят они себя стоящими перед Богом». Не случайно, подавляющее большинство народов, вошедших в Российскую Империю, не сопротивление оказывали русским, а искали у них защиты.

Иной имперский культурный тип демонстрируют претендующие сегодня на мировое господство американцы. Характер их отношения к иракским военнопленным свидетельствует о том, что не столько иракцы готовы сопротивляться, сколько американцы не готовы признать иракцев «стоящими перед Богом». Да и культурная экспансия США в отношении европейских народов-сателитов с конца 60-х годов ХХ века стала выражаться в насаждении контркультуры, моделируемой специальными интеллектуальными группами и научными центрами. И если принять во внимание трагический результат американской культурной агрессии против Европы и России (демографическая катастрофа), то можно придти к выводу, что американцы копируют не Римскую и, тем более, не Российскую Империю, а Третий Рейх, враждебно относившийся к другим народам всего лишь потому, что они являлись иными, всего лишь потому, что они как культурный тип не соответствовали его «имперскому» стандарту.

Поэтому проблема национального выживания для России и Европы всегда будет связана с необходимостью духовного противостояния США, с поиском союзников среди стран, ориентированных на традиционные, жизнетворные ценности.


7. Культура и межнациональные отношения

«О великий русский язык! Стою перед тобой на коленях. Усынови и благослови меня. Но не как приблудного, а как найденного сына. Радуюсь, торжествую, люблю… Родившись немощным и принадлежащим к маленькому племени, затерянному в горах, я обрел себя, и ныне я не сирота. С тобой мы воистину всесильны…» - эти слова принадлежат классику дагестанской литературы Эфенди Капиеву (1909-1944 гг.), писавшему на лакском языке. И, разумеется, говорит он о языке Пушкина, Толстого, Блока, Шолохова, а не о языке Ерофеева и Сорокина, олицетворяющих модифицированную культуру современной России. Полагаю, что Эфенди Капиев к той «русской культуре», которая сегодня финансируется М. Швыдким из госбюджета, и к тому «русскому» языку, на котором развращает наших подростков телевидение, мог бы испытать лишь отвращение. Ведь только традиционные культуры имеют свойство тянуться одна к другой и взаимообогащаться. Только модернизированная культура, как раковая клетка, враждебна любым иным культурам. И всегда традиционный культурный тип вынужден будет видеть врага в модифицированном культурном типе. Например, если раньше арабы в Париже спешили офранцузиться, а кавказцы в Москве спешили обрусеть, то теперь – впервые! – мы наблюдаем их стремление сохранить в Париже и в Москве собственные традиционные культурные типы.

Но если в нерелигиозной Западной Европе недоверие к производителю смертоносной модифицированной культуры носит пока еще инстинктивный, безотчетный характер (антиглобализм и американофобия без воли к собственному национальному возрождению), то для сохранивших свою религиозность мусульманских народов модифицированная культура и ее источник являются вполне внятными «хрестоматийными» образами шайтана. Более того, религиозность мусульман будет лишь укрепляться выразительнейшей (миллионные парады геев, однополые браки, наркомания, алкоголизм, преступность) картиной разложения модифицированных народов России и Европы.

Соответственно, будет усиливаться и стремление мусульман поскорее избавиться от «заразных» и при этом весьма экспансивных соседей по планете (да, французы, немцы и русские уже вполне миролюбивы, но гегемон нового мирового порядка, частью которого они теперь являются, постоянно демонстрирует свою агрессивность). Поскольку же соотношение сил пока неравное, терроризм будет оставаться как одна из форм мобилизационной самоидентификации мусульманских народов.

И только преодолев главную причину направленной на нас агрессии третьего мира – собственную смертельную болезнь – мы можем преодолеть естественные страхи пред нами со стороны жизнеспособных цивилизаций.


8.Свобода слова и современная технология тоталитаризма

В доинформационном обществе провинциальный священник Лютер, полагаясь не на проплаченные из личных средств (где ж простому священнику такие средства взять!) рекламные акции, а лишь на свою хотя бы относительную правоту, мог написать «статью» и тиражом в один экземпляр «издать» ее на вратах своего храма. И уже через несколько дней вольная народная молва могла сделать мысли Лютера достоянием всей Германии. А через несколько месяцев об этих мыслях знала уже половина Европы. Потому что каждый человек мог быть и производителем информации, и ее распространителем. И «мощность» канала распространения информации была равна степени ее нравственной значимости и общественной целесообразности.

Современное общество, которое Френсис Фукуяма не без основания называет информационным, отличается от доинформационного прежде всего следующим. Впервые в истории созданы такие технические средства производства и распространения информации, которые преодолевают саму людскую молву. И, значит, впервые в истории право на формирование информационной (т.е. культурной, поскольку культура не может оставаться вне информационного пространства, а информация – вне культурного) среды обитания имеет лишь небольшая группа людей, являющихся собственниками средств производства и распространения информации. Подавляющему же большинству предоставлено право быть только пассивными потребителями информации, выполнять роль той библейской глины, из которой медийные магнаты лепят нового человека уже не «по образу и подобию Божьему», а по собственному разумению.

Нет сомнения в том, что в России и Европе тотальное превращение естественной культурной среды обитания, сохранявшей в человеке «образ и подобие Божье», в модифицированную, могло состояться лишь при нынешних высоких, преодолевающих свободное общественное мнение, информационных технологиях. Но можно ли найти хоть какой-нибудь повод для того, чтобы не считать информационное общество тоталитарным?

Может ли человек в информационном обществе с течением времени изжить свою несвободу, преодолеть нулевой кофициэнт своей общественной и культурной значимости, как это мы могли наблюдать в истории доинформационных тоталитарных режимов? Увы, не утратить оптимизма могут теперь только те фантасты, которые сочиняют сказки о возможном восстании роботов.


9. Цензура как главный инструмент демократии и сохранения животворной культурной среды

Будущее человечества стало впрямую зависеть от воли людей, которым принадлежат средства производства и распространения информации. Именно поэтому СМИ не могут являться собственностью частных лиц – точно также, как и, например, атомное оружие не может принадлежать частным.

То, что культуру как безопасную для человека среду обитания можно возродить и сохранить только при помощи специальных культуроохранных мероприятий, является столь же очевидным, как и то, что наша природная среда обитания остается безопасной лишь в результате постоянно осуществляющихся мероприятий природоохранных.

Поскольку Церковь у нас отделена от государства, то инструментом сохранения культурной среды может стать цензура. Причем, в информационном обществе роль Цензора становиться даже более важной и ответственной, чем роль Президента при его нынешних конституционных полномочиях. Наделение главы государства полномочиями Цензора представляется наиболее вероятным и простым способом решения проблемы. Французы и голландцы, которым демографическая тревога не позволила проголосовать за общеевропейскую Конституцию, могли бы преодолеть не только демографический страх, но и сам демографический кризис, если бы у них была возможность на выборах реализовать свои предпочтения не только в области экономической и социальной политики, но и в сфере культуры.


10. Человек как сакральный культурный тип

Цензура не должна руководствоваться политическими или иными соображениями, кроме одного: не может быть альтернативы «стоящему перед Богом» сакральному человеческому типу; модифицированные и просто маргинальные культурные типы имеет право лишь на непубличный способ культурной самоидентификации.

Мы дозрели до понимания уникальности каждого живого существа, каждого растения на планете. Мы вкладываем немалые средства в сохранение всех вымирающих видов флоры и фауны. А человек является единственным, может быть, даже во всей Вселенной живым существом, которое помимо физической оболочки имеет еще и духовное свойство. И свойство это он получает после рождение из культурной среды (не об этом ли напоминает и автор Святого Благовествования: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, тьма не объяла его»?).

Позволяя разрушать культурную среду, мы разрушаем и тот сакральный тип человека, которому альтернативой может стать существо рукотворное, «объятое тьмой», заведомо ущербное, заведомо неравное своему, соперничающему с самим Богом, создателю.


Биография

Проза

О прозе

Статьи

Поэзия

Блог

Фотоархив

Видео

Аудио

Книги

Написать письмо

Гостевая книга

Вернуться на главную

Вернуться на главную
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Система Orphus

Комментариев: