 <<< Ранее Далее>>> 7 ноября 2017 г. ИТОГИ ОКТЯБРЯ Не достаточно презирать богатства, Кто-то любит богатство и власть. 1. Сколько ни примериваю я к себе весь 20-й век и нынешний 21-й, получается, что почти во всей нашей новейшей истории я лишний. Например, если бы я жил в 20-е годы, то с недоверием относился бы к тому хаму, который русскую культуру подменял дурацкими черными квадратами и дыр бул щылами. И, уж точно, я бы перед этим хамом испытывал мистический ужас, поскольку не только русская культура, а и человеческая жизнь для него ничего не значила. Но и нынешняя, уже антисоветская власть канонизирует из советского наследия именно её русофобский период с его черными квадратами и дыр бул щылами. А для современных последователей этого радикального и агрессивного невежества она уже открывает бюджетные Дома новой культуры (ДНК) и, более того, самые значительные средства налогоплательщиков она целево вкладывает в свои содомитские театры. И, поскольку характер социальной политики всегда является продолжением политики в области культуры, то нынешняя власть унаследовала от самого трагического периода советской истории ещё и отвращение к людям. В 90-е годы она морила людей, как тараканов, шоковой терапией, убивала или жгла их утюгами, и оправдывала эти свои преступления первоначальным накоплением капитала. А весь 21-й век она нас продолжает грабить с помощью законов, удобных, например, для черных риэлторов и бесполезных для обманутых дольщиков, а так же кабальными процентами банковских кредитов и прочими законными средствами*. И уже по всей стране люди живут в своих поселениях среди отобранных у них латифундистами полей и лесов, не имея ни доступной медицинской помощи, ни работы, ни возможности бежать в города, поскольку там им уже не добыть ни пропитания, ни жилья. Потому что половина городского населения тоже живет на грани нищеты или в нищете. Никто не сосчитал и, видимо, никогда не сосчитает жертв первоначального накопления капитала во времена Ельцина. Никогда не узнаем мы, больше этих новых жертв или меньше, чем жертв красного террора и гулагов. Потому что ни безродная братва, ни основоположники знатных олигархических родов, ни их обслуга, ныне получившая в кормление всё, что из бюджета якобы неизвестно кем разворовывается, свои преступления не протоколировали и не протоколируют и, значит, в архив свидетельства своих преступлений они не сдавали и не сдают. Сходство, обнаруживаемое между троцкистами и нынешними либералами, вынуждает меня предположить, что после 17-го года и после 91-го у власти в России оказались люди какой-то совершенно непонятной для нас – обыкновенных людей – породы. Вот же, если во второй половине в 20-го века был перерыв в геноциде, то – это когда старые большевики закончились. В том числе и благодаря тому закончились, что Сталин казнил самих палачей и включил социальные лифты, учитывающие уже не революционные заслуги и услуги, а деловые и человеческие качества. То есть, это когда к власти вместо непонятных нам мутантов пришли выходцы из понятного народного большинства. Мне повезло тяжело заболеть именно в этот золотой период советской истории, когда вдруг сбылось то, что для мутантов было политическим камуфляжем, а для простого народа – вековечной мечтой. В результате, 9-й класс средней школы я, всего лишь крестьянский сын, закончил на берегу моря в крымском Симеизе, а 10-й – в бывшем имении князя Баратынского в городе Льгове. И мне теперь страшно подумать о том, что если бы моя юность пришлась на 90-е или нулевые, то возможности выжить у меня не было бы. А в 1969 году, только потому, что в местной печати уже были опубликованы несколько моих стихотворений, я был приглашен в районную газету на должность литературного сотрудника. Но перспектива газетчика меня, возомнившего себя поэтом, не устроила. Мне захотелось попутешествовать и повидать жизнь. Так что вскоре я из газеты уволился и стал скитаться по наиболее приманчивым для меня городам, временно устраиваясь на самые разные работы. При всем том, что такие, как я, тогда назывались летунами, в работе мне никто не мог отказать, а мне было интересно поработать и учеником токаря, и электромонтажником на стройке, и, тем более, рулевым матросом. А в Киеве я надолго застрял только потому, что там почти каждый день после работы и по выходным по несколько часов я выстаивал во Владимирском соборе, чтобы слушать церковное пение, или – чтобы иногда вместе с паломниками ночевать в Киево-Печерской лавре, и вслушиваться в их таинственные разговоры или в не менее таинственные корнесловицы во всенощных бдениях, творимых для нас монахинями. Несколько раз я пробовал осесть в Москве, но во всякий свой приезд сюда ощущал себя раздавленным этим, как мне тогда казалось, вавилоном. А нагулявшись, я в 1973 году вернулся в свое родное село, чтобы собраться с мыслями. И мне как поэту было предложено трудиться над районной ежедневной радиопередачей "Говорит Глушково". Но моя мать все-таки почувствовала, что во мне какая-то важная пружина ослабилась, и ей хватило мудрости рассудить так: "Твой брат был таким же малахольным, как ты, а послужил в армии, стал на всех нормальных людей похожим. Сходи, Коля, в армию". И я пошел в военкомат, который мне когда-то выдал белый билет. Разумеется, райком, для которого я казался ценным кадром, был против. И мать с отцом смалодушничали, тоже стали меня от армии отговаривать. Да и из Литературного института мне вдруг пришло сообщение, что я прошел творческий конкурс и приглашаюсь для сдачи экзаменов. Но – армия мне казалась тем рубиконом, не перешагнув через который, я лишусь чего-то самого важного и уже на всю жизнь. Армия пружину во мне действительно напрягла. И демобилизовавшись, я приехал на жительство в Москву и поступил в Литературный институт как прозаик, поскольку в поэтических строчках мне стало тесновато. А чтобы не лишаться свободы, избрал я для себя заочное отделение с таким расчетом, что вольно посещать лекции дневного отделения мне никто не запретит, а устроившись еще и дворником, я буду иметь и свое жилье, и зарплату. Сейчас это было бы социальное дно, а тогда именно на огонек в мою просторную дворницкую квартиру (дом, в котором я жил, расселялся, и моя квартира была метров за сто) стали охотно захаживать помимо начинающих литераторов литераторы маститые, а также художники и даже научные деятели, среди которых были и два академика. Так что и первая научная конференция по родоначальнику русского космизма Николаю Федорову преподаватели МГУ, не найдя другого места, провели у меня на дому. А когда я из дворников ушел в главные хранители дома пропаганды ВООПИиК, то знаменитый художник, одноклассниками которого были сыновья Сергея Есенина, Демьяна Бедного и Отто Шмидта, заочно известный мне с детства по иллюстрациям к книгам "Приключения Буратино" и "Волшебник Изумрудного города" – Леонид Викторович Владимирский доверил мне ключи от своей огромной квартиры на Малой Бронной (сам он жил в своей мастерской). То есть, я хочу всего лишь сказать, что в тоталитарном советском государстве качество свободы и демократии было столь высоким, что я мог себе позволить жить в любом городе, работать тем, кем хочу и могу, а социальные слои формировались по интересам, а не по уровню личных доходов и приближенности к власти. Да, теперь можно критиковать власть на уровне системной оппозиции (несистемную оппозицию, как, например, инициативную группу по проведению референдума «За ответственную власть» — журналиста РБК Александра Соколова, публициста, бывшего главного редактор газеты «Дуэль» Юрия Мухина и его соратника Валерия Парфенова – все-таки арестовывают), но зато тогда власть на критику реагировала. Я, например, в газете "Правда" опубликовал критическую заметку, в которой обеспокоился судьбой скопинского гончарного промысла, и сразу у гончаров все проблемы были решены. Да и на уровне районной газеты можно было порешать любую проблему, кроме, как и теперь, смены политического режима власти. Вот я напишу здесь крупными буквами ту чистую правду, которую все современные выдающиеся русские писатели испытали на собственной творческой судьбе: РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА СЕГОДНЯ ЗАПРЕЩЕНА. НЕ УКАЗОМ И СУДОМ ЗАПРЕЩЕНА, А БОЛЕЕ ИЗОЩРЕННО – ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ИНФОРМАЦИОННОЙ, НА УРОВНЕ ИНФОРМАЦИОННОЙ ИНДУСТРИИ, БЛОКАДОЙ. И кого этот столь очевидный геноцид сегодня обеспокоит? У прав и свобод есть базовая основа. Это право на труд, на заработную плату не ниже реального прожиточного минимума, на доступные жилье, образование и медицинскую помощь. И еще это право на неоскорбляемое чувство своего человеческого достоинства, право на свою исторически сложившуюся культурную, нравственную и духовную среду обитания. Это свобода в выборе места жительства и профессии. Именно эти права и вся эта свобода у меня были в период моей самостоятельной, взрослой жизни при советской власти. И всё, что у меня есть сегодня, нажито было до 91-го года. Моя среда культурная, нравственная и духовная среда обитания сузилась сегодня до тех катакомб, в которых ныне оказались такие же, как я сам, люди. 2. Кто-то вспомнит, что Церковь в тот золотой период советской власти не имела тех прав, которые имеет сегодня. Но с тех пор, как христианство стало религией государственной или перестало быть гонимым, началось не только обмирщение христианского чувства, а и его умаление под режимы власти. И лишь потому, что в изначальном человеке есть образ и подобие Божье, тираны времен Хаммурапи вынуждены были делать вид, что считают себя обязанными "защищать вдов и сирот", а история христианской цивилизации увенчалась сначала русским кровавым октябрем, а потом, как следствие этого кровавого октября, отменой мировой колониальной системы рабства и тем европейским образцом развитых социальных систем, которые сегодня, когда СССР уже разрушен, Сорос и его подельники-глобалисты пытаются утопить в миграционнах цунами и антихристианских культурных стандартах. Мне неинтересны мозаики, произвольно выстраиваемые из исторических фактов для оправдания или для неоправдания октябрьской смуты. Самое трагическое событие в истории моей страны произошло у меня на глазах и не без моего личного сопротивления то в роли главного редактора газеты "Московский литератор", то в роли главного редактора телепередачи "Парламентский час", а также при моем самом тесном общении со многими ныне самыми известными и самыми забытыми политиками. И я, что называется, воочию убедился, что во всех переменах главные действующие лица, а также их наиболее приспособляемые противники сначала являются в виде ангелов, а потом оказываются не только обыкновенными оборотнями, а даже и чудовищами в нравственном смысле этого слова. И я могу представить, насколько случайно Сталин смог оказаться оборотнем относительно той русофобской камарильи, которая в октябре 17-го года в России пришла к власти якобы для блага народа. Мне скажут, что много крови было пролито затем и Сталиным. Но можете даже не читать главу "Загадка 37-го года" из исторического многотомного исследования Вадима Кожинова, можете своим умом прикинуть, куда Путину, если он вдруг вздумает вернуть России реальный статус сверхжержавы, надо будет девать ораву агентов иностранного влияния в личинах самого разного уровня госчиновников и политиков, в личинах олигархов, журналистов, деятелей культуры, шоуменов и просто интеллигенции, и просто безбашенных авантюристов. Как показал октябрь 93го года, они-то свои позиции без крови не уступят. 3. Историки из фактов, как из кубиков, могут выполнить любой госзаказ. Правдоискатели, путаясь в выстроенных продажными историками проспектах и переулках, дальше этих проспектов и переулков ничего не увидят. А если в контексте всех двух тысячелетий истории христианской цивилизации взглянуть на русский 20-й век, то можно и догадаться, что самым роковым обстоятельством первых и самых кровавых итогов октября 1917 года стало то, что Священный Синод, под управлением которого находилась Церковь, устранился от нравственного влияния на политическое развитие Российского Государства, и, в результате, большевикам удалось взять инициативу в свои руки и в основу социальных преобразований положить классовую борьбу. В то время как на протяжении всей человеческой истории эта борьба всегда была межвидовой, между противоположными социально-этическими видами и типами людей, а не между классами. Например, сначала Писистрат, происходивший из знатной семьи и находившийся в родстве с древними афинскими царями, стал диктатором и уничтожил олигархов, а потом и наступил золотой век Перикла. А афинский отец-основатель демократии Перикл, возглавивший народную партию, тоже был выходцем из знатного рода. И в катакомбах у первых христианских общин, как при коммунизме, рабы и аристократы становились братьями и сестрами во Христе. Так что, когда сегодня циничные журналюги сажают перед телекамерой малограмотного и потому не понимающего, что с ним творят, священника и спрашивают у него, грешны ли нынешние бедные в своей неприязни к богатым, то мне гораздо интереснее ответ на этот вопрос просвещеннейшего Климента Александрийского: «Не достижимо и не осуществимо, чтобы лишающийся необходимого для жизни не был в духе разбит и, с лучшим расставшись, не обеспокаиваем был бы постоянными попытками и усилиями откуда бы то ни было раздобыть необходимые для жизни средства». И не коммунисты придумали, что земля и её недра, а также заводы и пароходы должны принадлежать всем. Вот, читайте у святителя Иоанна Златоуста: «Если наши блага принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем. Разве мы не видим такого устройства в больших домах... И все царское принадлежит всем: города, площади, улицы принадлежат всем; мы все в равной мере пользуемся ими. Посмотри на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы хотя таким образом устыдить человеческий род, как-то: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звёзды разделил между всеми поровну, как будто между братьями... И другое соделал Он общим, как-то: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касательно того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-либо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие того, что сама природа негодует, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особым усердием стараемся разъединиться между собою, отделиться друг от друга, образуя частное владение, и говорить эти холодные слова: «То твое, а это мое». Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное владение вещами, и оно более согласно с самой природой. Отчего никто не заводит никогда тяжбы о владении площадью. Не потому ли, что она принадлежит всем?»... 4. В крови революции более виновны не те, кто был лишен необходимого для жизни и потому был в духе разбит, а те, кто людей лишал необходимого и в духе разбивал. Социализм – это не уравниловка, а результат развития христианской цивилизации. Не будь внедрена в верхушку советской власти и в советскую интеллигенцию пятая колонна, Советский Союз вернулся бы к своим христианским истокам точно так же, как Китай вернулся к своей конфуцианской морали. И уже не надо было бы нам подтверждать свою историческую правоту. Это хорошо понимают нынешние либералы, объявившие войну не христианству как Церкви, а русской и всей европейской культуре, у которой основой являются именно христианские ценности. Для того объявившие войну, чтобы у человека как модифицированного информационными фабриками культурного типа уже не осталось бы духовного родства с Церковью. (Продолжение следует) _______________________ * Вот исповедь в интернете современного молодого человека об одной из форм узаконенного грабежа: "Я предприниматель. Свое дело открыл в апреле 2012 года. Еще не видя прибылей, я должен был государству: налоговая, пенсионный фонд... С налоговой понятно - она зависит от прибыли. В ПФР ставка фиксирована. |
| |
|
| |||||||
