 << Ранее Далее >>> 06 февраля 2014 г. История СССР Часть 2. У Церкви нет необходимости говорить о происхождении человека больше, чем сказано в Священном Писании. Всякая попытка истолкования Священного Писания может лишь ввести в заблуждение. Например, если юный житель пустыни, никогда не видевший нашей обильной флоры, прочитает у Пушкина: " Октябрь уж наступил — уж роща отряхает// Последние листы с нагих своих ветвей…», то в его воображении появится образ деревьев, которые отряхиваются от листвы точно так же, как караван верблюдов, поднявшийся после ночного отдыха, отряхивается от песка. Но каким же будет у поклонника пушкинской поэзии разочарование, когда он приедет на родину Пушкина и изучит её растительность. "Все это сказки для детей, – скажет он. – Деревья сами не могут трясти ветвями. Это ветер их ветки раскачивает, это ветер срывает листву". На самом же деле, в своей слепой вере Пушкину житель пустыни был бы ближе к истине. Ведь не по воле ветра, а по воле собственной деревья от листвы ежегодно освобождаются. А ветер им лишь помогает. Но если причиной научного заблуждения нашего гипотетического насельника пустыни стало то, что в своей любознательности он удовлетворился полузнанием, то наука, напротив, к своим заблуждениям приходит вопреки своему знаию. И иначе как сектантской нельзя назвать господствующую ныне версию происхождения человека от обезьяны. При все том, что сам Дарвин в своем знаменитом труде лишь обосновывал гипотезу о происхождения видов, а в заключении коротенько предположил, что, может быть, появится и возможность разгадать тайну происхождения человека, дарвинизм, как религия, уже овладел умами настолько, что некий американский антрополог Брайн Патерсон и его сотрудники из Гарвардского университета считают возможным найти, например, где-нибудь в Кении останки примата и объявить о том, что "человечеству не менее 20 миллионов лет". Хотя тот человек, который в пещере Ласко возле современного французского городка Монтиньяк оставил после себя галерею (занимавшую 30 м в высоту и 250 м в ширину) с рисунками зубров, быков, лошадей, оленей, носорогов, изображенных в натуральную величину охрой, сажей и мергелем, появился, как предполагается, не ранее 200000 лет назад, а первым следам его появления в Европе – не более 40-30 тыс. лет. У меня нет причин возражать Дарвину в том, что внешний вид всех живых существ формируется способами добывания пищи в их природной среде. И, конечно же, в период своей наименьшей технической оснащенности человек и пищу добывал, и от хищников спасался скорее, как приматы, чем как сурикаты или как на человека своими силуэтами совсем уж не похожие ежики. Не случайно же и деревья своими корнями, стволами и ветвями в точности повторяют нашу кровеносную систему. Корни впитывают полезные вещества, по стволам передают их к ветвям, а ветви – отдают листьям и плодам. Но это свидетельствует лишь о том, что у всего живого на земле был единый Творец или, если кому-то хочется Творца исключить из Вселенной, это значит, что все живое самовозникло по единому шаблону. Как, например, колесо примитивной телеги стало колесом более сложного автомобиля и совсем уж сложного авиалайнера. Я не буду перечислять все те прорехи в логике дарвинистов, не замечать которые им помогает ни на чём не основанная их вера в свою правоту. Обращу внимание лишь на то, что религиозные верования человека не могли зародиться 200 тыс. лет назад хотя бы потому, что речевой аппарат и членораздельная речь у него появилась всего лишь 40 тыс. лет назад. Ведь это палкой-копалкой или камнем можно было вооружиться по примеру своего более сметливого сородича. А как без речи, на уровне сигнальной системы, объяснить и понять смысл религиозного обряда? Наблюдая, как кошки закапывают в землю свои экскременты, нетрудно предположить, что и закапывание приматами умерших – это биологическая необходимость. К тому же, например, слоны долго не уходят от своих мертвых сородичей. У некоторых из них при этом даже появляются слезы. Но лишь потому, что нам очень сложно представить себя произошедшими от слонов, мы отдаем себе отчет в том, что слоновий "обряд оплакивания" – это всего лишь проявление того инстинкта, который удерживает их в единой стае. А есть еще и вид муравьев, которые, переправляясь через водную преграду, сплетаются в клубок, чтобы затем верхним муравьям сползать под воду, а нижним выползать на верх клубка и, отдышавшись, опять-таки сменять собой нижних. И разве нет соблазна предположить, что эти восхитительная дисциплина у муравьев осознана, а не бессознательна, что, может быть, в ответственный момент, в каком-то водовороте, геройски захлебнувшихся, но не покинувших свой подводный пост муравьев их сородичи будут помнить, как помнили греки царя Леонида с его тремястами спартанцами? Поразительно то, что именно академик Иван Петрович Павлов, ставший официальным символом советской науки, обратил внимание на то, что тайну происхождения человека надо искать, вооружившись не только естествознанием: "Я не отрицаю психологии как познания внутреннего мира человека. Тем менее я склонен отрицать что-нибудь из глубочайших влечений человеческого духа . Здесь и сейчас я только отстаиваю и утверждаю абсолютные, непререкаемые права естественнонаучной мысли всюду и до тех пор, где и покуда она может проявлять свою мощь . А кто знает, где кончается эта возможность! " Да ведь если в наши дни естественнонаучная мысль о происхождении человека стала опираться не только на научные знания, а и, как религия, на веру, то только потому, что исчерпала она свою "возможность"! Поэтому больше доверия у меня вызывает Борис Фёдорович Поршнев — советский философ, историк , социолог , а не профессиональные собиратели древних останков, немножко похожих на человеческие. Но из восторга перед этим самым неизвестным и, на мой личный взгляд, самым выдающимся мыслителем ХХ века я сначала вспомню о Пьере Тейяре де Шардене. Или даже ради еще большего восторга перед Борисом Федоровичем Поршневым я вспомню еще и о Екатерине Великой – об Императрице, ловко сменившей на российском троне своего незадачливого мужа, одним щелчком побеждавшей на море и на суше самых грозных врагов России, оставившей после себя страну с народонаселением, возросшим числом во многие разы! И вот именно эта воистину великая Дежавница позволяет мне называть одну из аномалий человеческой личности комплексом Екатерины Великой. То есть, вдруг сама Екатерина Великая стала искать для себя чести в переписке с иностранцем столь же ничтожным, сколь и знаменитым, с дилетантом, нахватавшимся верхов у современных ему философов, с литератором, не создавшим ни одного ныне достойного нашего внимания литературного произведения, но – чего не отнимешь, того не отнимешь – со скептиком, подвергающем насмешке всё, что теперь называют у нас "духовными скрепами". Я имею в виду Вольтера. Это выглядит так, как если бы великий китаец Дэн Сяопин вдруг стал искать дружбы с кем-нибудь из нынешних Шендеровичей, это выглядит так, как если бы сам Григорий Александрович Лукашенко вдруг возмечтал бы вступить в личную переписку с кем-то из самых отвязных блогеров. Слава Богу, Империатрица, не имеющая себе равных среди всех современных её монархов, как вступила в переписку с Вольтером, так из неё и вышла. Но поразительно её пусть даже временное помрачение перед "общественным мнением" о Вольтере как о "просветителе" и "энциклопедисте" – при всем том, что её современниками и во Франции, и в Англии были многие воистину выдающиеся мыслители. Жертвой комплекса Екатерины Великой оказался и Пьер Тейяр де Шарден – французский философ и теолог, священник-иезуит . Вдруг устыдившись своего теологического представления о сотворении мира и человека, он попытался соединить католическую теологию с современной ему палеонтологией, антропологией и философией . В результате у него получился "синтез католической традиции и современной теории эволюции". И в этом синтезе меня более всего смущает то, что седьмой день творенья стал длиться у Шардена до сего дня. То есть, получается, что вся нам известная история человечества – это все еще прокатный стан сотворения человека, что промысел Творца все еще не является ответом на свободный человеческий выбор, на человеческие стояния в добре и человеческие падения во зло. В отличии от Пьера Тейяра де Шардена советский философ Борис Федорович Поршнев был марксистом. Но учение Маркса не помешало ему предположить, что не "труд сделал из обезьяны человека", а некий "зигзаг", что человек появился вдруг, в очень краткий исторический миг. А можно ли под поршневской смысловой метафорой "зигзага" подразумевать Творца – об этом советский ученый умолчал. Потому как для настоящего ученого было бы противоестественным называть неподдающееся познанию явление более конкретно, чем метафорой, адресованной, может быть, нашей интуиции. Б.Ф. Поршнев обратил внимание и на то, что человек не просто жил бок обок с ему внешне подобными приматами в течении десятка тысяч лет, а и испытывал шок от своего с ними сходства. И этим шоком он объясняет расселение человека по всем континентам в той далекой древности, когда для проблема недостаточности пищевых ресурсов (по Мальтусу) еще не могла появиться, когда численность человечества была еще крайне ничтожной. Как ученый, изучающий социально-психологические типы человека, Б.Ф. Поршнев предположил, а современные генетики подтвердили, что не обошлось без, прошу прощения, сексуальных контактов наших предков с неандертальцами. И что это, может быть, боязнь утратить свой человеческий образ заставляла человека уходить с более богатых пищевыми ресурсами территорий на более бедные, а потом тысячелетиями сохранять известный нам не только по Ветхому Завету, а и по обычаям современных реликтовых народов вступать в браки лишь со своими единоплеменниками. Но значит ли это, что тот человеческий тип, в жилах которого течет также и кровь неандертальца, обречен быть вечным пленником пищевой цепи? Не думаю. Дело в том, что человек рождается в виде пустого сосуда, а как культурный и нравственный тип он формируется культурно-нравственной средой своего обитания. Понятно, что сама эта среда может состоять из компонентов не однозначных, противоречивых. И если одному природному типу легче усвоит одно, то другому – другое. Но как показали последние полвека, расколотые 91-годом, в России советской, где культурно-нравственная среда была более однородной, более однородными были и культурно-нравственные типы человека. А после 91-го года в российскую культурную среду стали проникать компоненты, ставшие, например, причиной более чем стремительного роста преступности. Не случись госпереворота в 91-м, разве не были бы сегодня вполне добропорядочными гражданами "братки" 90-х и чиновники нулевых? И разве в более благополучные времена из "братков" не получились бы великие полководцы или те самые неподкупные и беспощадные стражи порядка, без страхом перед которыми порядка не бывает? Или – разве в "братках", в бандитских разборках жертвующих собою "за други своя", не узнаем мы человека нравственного выбора, вынужденного погрузиться в ад пищевой цепи? Дух веет, где хочет. Но и – кто что ищет, тот то и найдет. Представляется любопытным и то, что в национальных языках мы не наблюдаем предполагаемого эволюционистами развития, что наиболее развитыми являются языки самые древние и не претерпевшие катастрофы хотя бы даже и частичных ассимиляций. Например, среди индоевропейских языков русский (и, тем более, его восточно-украиский вариант) является языком, если можно так выразиться, с наиболее объемной семантикой. Но ведь и с древним санскритом, и с древнегреческим русский язык сохранил единую корневую основу в большей степени, чем романские и германские языки. В связи с этим я могу предположить, что душа, которую Бог вдохнул в слепленного из некоей первородной глины Адама – это не что иное, как то Слово, о котором в Евангелии от Иоанна свидетельствуется так: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его…" Я могу предположить, что это в момент "зигзага" вдруг появился насельник не только природной среды, а и среды культурной или даже духовной в её пока еще первозданном, как только что выпавший снег, виде. Я много чего могу предположить, поскольку в детстве был верующим, потом, как и многие в моем атеистическом ХХ веке, поддался комплексу Екатерины Великой, потом с удивлением обнаружил, что если я все еще сомневаюсь в существовании Бога, то почему с такой фанатичной религиозностью обрушиваться христианскую мораль антиподы Христа? Я могу предположить одно, другие, тоже в свое время отринувшие Бога от сердца и вот теперь возвращающиеся к Богу через разум, могут предположить нечто иное. Поэтому всё сказанное мной и такими же, как я, может отдалить доверчивого читателя даже и от тайны поршневского "зигзага". Гораздо уместнее заново оглянуться на нашу историю, вроде бы уже изученную историками вдоль и поперек. Мне она представляется чередой событий в пространстве культурной среды. При этом одна часть человечества пытается сохранить у этой среды своего обитания образ и подобие Божье, а другая – пытается перевоссоздать её по образу и подобию собственному. (Продолжение следует) |
| |
|
| |||||||
