николай-дорошенко.рф

Блог

<<< Ранее         Далее>>>

3 августа 2022 г.

О беспощаднейшей правоте Достоевского

В пору моего малолетства человек в милицейской форме появлялся в моем глухоманном селе, может быть, только пару раз. В первый раз он прибыл к нам со стороны райцентра на мотоцикле. И увидев скольких-то мужчин, вместе с моим отцом стоявших возле нашего двора, он даже и остановился, чтобы с каждым за руку очень уж важно поздороваться. Я же зачарованно глядел не столько на диковинный мотоцикл (у нас в ту пору простой велосипед редко у кого имелся), сколько на амуницию этого гостя. И его китель, и особенно фуражка вовсе не сравнимы были с теми застиранными гимнастерками, которые у нас вернувшиеся с недавней войны мужчины донашивали. Так что даже наш постоянный шутник по прозвищу Затирка с милиционером «пошутковать» не решился.

Но когда он свой мотоцикл опять оседлал и уверенно умчался в одному ему известном направлении, Затирка все-таки «отшутковался» на мне, со двора выглядывающем: «А вот не успел я милиционеру сказать, как вы с Васильком Козыхиным у меня в палисаднике уже все ветки повыломали на свои рогатки. Сразу бы он покидал вас мешок, да и увез в тюрьму!» Я с ужасом подкрался к своему отцу, вцепился в его штанину, но и отец, сочувственно накрывши мою голову своей наждачной ладонью, счел нужным подтвердить: «Да, эти милиционеры такие, что еще и не успеешь посамовольничать, а они тебя уже забирают. И потом ты им не докажешь, что все ж таки хлопцы у нас растут хорошими…»

С тех пор в нашем селе все старухи, зорче всех других сельчан замечающие наши даже самые мелкие «беспутства» и «самовольства», грозились доложить о нас уже не нашим отцам, а самому «мильоценэру».

А во второй раз я увидел этого милиционера, когда кого-то из наших парней, достигших призывного возраста, провожали в армию. Видимо, оказался он новобранцу родственником. Мы, малышня, в такие деньки всегда вокруг столов, накрытых во всю ширину двора, шныряли со своими бесконечными игрищами и, конечно же, не пропускали способа что-то со стола в рот себе запихнуть, а в тот раз, на  виду у важно восседающего за столом блюстителя «должного порядка», мы особо и не азартствовали. А когда проводы закончились, и народ стал расходиться, то женщины приказали нам садиться за столы, чтобы мы, как шустрые муравьи, от непочатых студней, пирогов и всго прочего ничего после себя не оставили. Но сколько-то мужчин, более других охмелевших, за самым дальним краем столов очень уж шумно сгруппировались. Поскольку же у нас во всех застольях мужчины оказывались главными только поначалу, а потом власть переходила к женщинам, то, конечно же, жены этих мужей, «приличия потерявших», стали уводить по домам, а они, как и положено, безропотно подчинялись. И только милиционер, тоже, видимо, охмелевший, попробовал женщинам возразить на том основании, что ничего плохого не будет, если «мы тут беседу свою сколечко продолжим». Но женщины его не послушались, мол, как же вам, даже и  мильоценэру, не стыдно и не совестно разум терять на виду у таких еще малюсеньких хлопчиков. И столь были они уверены в своих полномочиях, что милиционер тут же исчез.

Я же вместо того, чтобы обрадоваться вот этой очень легкой победе над человеком, которым меня и моих товарищей все привыкли стращать, испытал настоящее потрясение. Ну, это почти как если бы некий глубоко верующий человек вдруг воочию убедился, что его Бог – вовсе и не бог, а непонятно кто.

А вспомнил я об этом только потому, что почти то же самое, только уже во вполне зрелом возрасте, я испытал когда-то, прочитав вот эти суждения Достоевского о войне:

«Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения. Ведь вы же не можете не нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнейший человек? Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и безчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и безстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы».

«Ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственною жизнью – вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое. Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность».

«Наука и искусства именно развиваются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет... Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой».

«Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир…»

«А про материальные бедствия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по которому после войны всё как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых».

«Война поднимает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнию за общее дело, за всех, за отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая даже темная масса мужиков и нищих, не нуждается в потребности деятельного проявления великодушных чувств? … Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий. Помещик и мужик, сражаясь вместе в двенадцатом году, были ближе друг к другу, чем у себя в деревне, в мирной усадьбе. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней... пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами...».

«Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много-много что злобная насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, – главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше продолжается мир – все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захватывают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие – лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести – это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое богатство не может  наслаждаться великодушием, а требует наслаждений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямейшему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотоядными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, потому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству».

А ведь Достоевский со школьных лет мне запомнился как писатель, утверждающий, что вся «гармония мира не стоит слезинки замученного ребёнка». И от этой слезинки он для меня стал неотделимым при всем том, что столь сокрушительное сочувствие к ней было заявлено всего лишь Иваном Карамазовым – одним из очень многих и очень разных по своей человеческой сути героев великого писателя.

И так вошла мне в душу «слезинки замученного ребёнка», что даже и на выцветшем кумаче над клубом она для меня в лозунге «Миру – мир!» поблескивала.

В Достоевском я, конечно же, не разочаровался. Но его «полифонизм», о котором я у Бахтина к тому времени уже прочел, стал восприниматься мной на некоем, может быть, бессознательном уровне как дозволенный не только среди его персонажей, а, может быть, и внутри самого их создателя. Вот же, мой не «полифонический», а всегда предсказуемый отец столько раз грозился меня высечь (и в каждом этом своем родительском намерении он, безусловно, был прав!), но по каким-то своим соображениям он «лозынякою» меня так и не стеганул.

Да и учительница литературы Галина Георгиевна приучала нас не воспринимать великих писателей без сомнения, как таблицу умножения или деления, всегда она взволнованно и очень уж убежденно внушала нам: «Гоголь слишком идеализировал…», «Принадлежащий к своему времени, Толстой мог не понимать…». И можно было продолжить так: «Достоевский был слишком горяч…» - или как-то в этом роде.

И все равно, ни один хрестоматийный писатель и ни один самый замечательный школьный учитель не могли нам внушить большего, чем сама наша жизнь такая, какая она есть на самом деле. Например, в моем селе помимо многих сирот и вдов в ту послевоенную пору была еще и баба Олёна, меня заманивавшая к себе то сладким коржиком, то первой ягодкой. И я в своем дошкольном возрасте побаивался одного только её жадно устремленного на меня взгляда. Да даже и моя мать уговаривала меня как-то очень и очень потерянно: «Ты Олёну не бойся, она замуж вышла перед самой войною, а муж её да погиб же, и себе своего ребятёночка она ж да завести не успела …» Потом, невольно став послевоенной таблеткой для бабы Олёны, я к ней привязался, конечно же, как к родной, а уже проживая в Москве и узнав, что она умерла, я вдруг вычислил, что ей в её одеяниях суровых, цвета усохшей земли, в ту пору, когда я и мои ровесники принимали её за старуху, даже и сорока лет не было.

Потому-то уцелевшие на войне мужчины на виду у вдов и сирот свои героически добытые ордена и медали одевать стеснялись. Да и я из всех поэтических образов русского солдата, созданных поэтами военного поколения, более других запомнил вот эти вовсе не героические строки из стихотворения Сергея Викулова:

Когда в последний раз мы разрядили
стволы всех наших грозных батарей,
мир замер, ахнув:
"Все же победили!"
В тот миг он озадачен был скорей,
чем изумлен:
великую загадку
явил собой наш воин!
Где ответ?
А он, устав смертельно, сбросил скатку.
Спиной к рейхстагу сел,
достал кисет
и, угощая тех, что подходили,
махрой, как будто дома, у крыльца,
сказал негромко:
"Вот и победили!"
И не добавил больше ни словца.

 

И когда 24 февраля вдруг началась военная спецоперация на Украине, я хоть и содрогнулся, но и уже давно появилось у меня понимание, что у  подавляющего большинства российских граждан и у их потомков ни общего, ни личного будущего не будет, пока наша  постсоветская власть не разорвет свою пуповину со своими «западными партнерами».

Ну в самом деле, что еще могло мне приходить в голову с тех пор, как глава КГБ Крючков стал заявлять, что у него есть длиннющий список высокопоставленных агентов западного влияния, а Горбачев, ему якобы ради уже наступившего «мира и разрядки» не позволял имена предателей обнародовать. Или - когда оказалось, что самим же Горбачевым команда спасателей в виде ГКЧП была создана, чтобы ничего не спасла. Или - когда Ельцин победил Горбачева в агентурном соревновании, и далее Россия уже под прямым управлением из Вашингтона превращалась из сверхдержавы в бензоколонку. Так что теперь, Россия, будучи крупнейшим поставщиком газа, покупает газовые турбины за рубежом, вместо того, чтобы самой их производить.

Кто и как мог бы всё это остановить?

А поскольку Горбачев и Ельцин получили от своего предательства дивиденды, которые во времена их партийной карьеры даже и не снились, то во всей вертикали власти и во всех новых российских элитах на наших глазах формировалась привычка строить свою карьеру с оглядкой не на «майские» и прочие, продиктованные национальными интересами, указы, и уж, тем более, не на «духовные скрепы», а на более близкие к своему телу «передовые стандарты».

 

И только после 24 февраля не один давно в народе ненавидимый Чубайс, а и ему подобные деятели, а также целый табун «писателей» и «деятелей культуры», за треть века вскормленных из госбюджета и на щит поднятых, сразу же бросились за рубеж, чтобы осваивать давно там скопленное в виде счетов и недвижимости, а также продолжить монетизацию своих всё ж таки немалых заслуг перед вашингтонским обкомом и перед глобальным политбюро. Не зря же многие из них отнюдь не шепотом утверждали, что «воздух стал чище» после сожжения заживо около полусотни выступивших против бандеровского путча украинских граждан в Одессе 2 мая 2014 года.

Так что вполне предсказуемым стало то, что именно русская творческая интеллигенция, десятки лет игнорируемая государством в лице его чиновников – после 24 февраля осталась со своей страной, со своим народом и со своей армией.

И когда я публиковал на сайте, например, вот эти поэтические строки Валентины Ефимовской о войне:

Война – есть вина и спасенье: она
Защитникам жизни от смерти.  
Воронкой зловещей бурлит глубина
Вопящей людской круговерти.

Уродлива трусость, губителен страх
Кабальны неправды стихии.
Всесильна душа, что в стяжанье добра
Исполнена веры в Россию, -

то меня уже не смущало единомыслие этих строк с когда-то смутившим меня Достоевским. И воистину горячими воспринимал написанные поэтом Иваном Ерпылевым вот эти вроде бы всего лишь историософские стихи:

Высится сумрачный град на холме.
Призрачным золотом светится он.
Он растворил все народы во тьме.
Имя ему – Вавилон.

Чтобы для вечного царства сберечь
Душу живую, не бренную плоть,
Не мир пришёл Я принести, но меч.
Так говорит Господь.

За короткий период у наших русских поэтов, все-таки выживших в условиях тридцатилетней финансовой и информационной блокады, появилось очень и очень много таких же неравнодушных стихотворений. И первые книги этих стихотворений были изданы при финансовой поддержке хоть и далекой от литературы, но все-таки Государственной компании "Автодор" (то есть, уже одно то, что государственная компания посочувствовала государственнической литературе, - это уже не может не породить надежду, скажем так, на все то хорошее, что против всего плохого). А уж когда Союзом писателей России на продолжение издания патриотической поэзии, посвященной спецоперации против бандеровской хунты, был получен даже и Президентский грант от Фонда культурных инициатив, то как сказали бы мои односельчане, вот же и наступил наконец-то «должный порядок».

На сегодня совместно с региональными отделениями Союза писателей России и его региональными отделениями (Курск, Владикавказ, Липецк…) составлено, разными тиражами издано и роздано, в первую очередь по время писательских поездок по госпиталям, уже около десятка поэтических сборников!

 

…Но, опять-таки, я хорошо помню, как в 2014 году радовались наши русские писатели, что русский, со времен Потемкина и Екатерины Великой, Крым – наш; что большая часть русского Донбасса находится уже под нашей защитой, и наши писатели ездили по своим каналам в Донбасс с книгами и с ими самими – с миру по нитке собранной – гуманитарной помощью. И помню, как в это же время очень многие украинские и российские граждане, помогавшие Донбассу в качестве ополченцев (А. Бородавко В.Погодин, Н. Трегуб, И. Воронцова, В. Терентьев, Ю. Москалев и т.д.), выдавались Россией Украинской хунте, и там они не только получили приличные тюремные сроки, а и прошли сквозь пытки. "Повезло" лишь гражданину Казахстана А.Безрукову, которого Казахстан, может быть, сам осудил, а на Украину не выдал.

И можно бы сказать, что, мол, дело прошлое. Но и после 24 февраля первой госинстанцией, к которой обратился Союз писателей России за помощью в издании книг, посвященных спецоперации на Украине, был возглавляемый В.В. Григорьевым Департамент государственной поддержки периодической печати и книжной индустрии Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций РФ (Минцифры). Обратился и, как всегда, получил полный отлуп.

Или, например, в качестве эксперта на пропагандистских телешоу первого телеканала до сих пор присутствует (у всех на глазах присутствует!) некий Александр Сытин, который три года тому назад на этом же телеканале предложил не сравнивать пожар в Нотр-Даме с сожжением заживо противников майдана в Одессе, поскольку в Париже сгорела «важнейшая культурная ценность Европы», а в Одессе был всего лишь «ликвидирован малоценный человеческий материал».

То есть, наши воины ценою своей жизни уже защищают русский мир на Украине, а в самой России пока еще…

Даже не хочется вглядываться во всё то, что у нас «пока еще».

При всей правоте Достоевского, утверждающего, что: «Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества…», которая у любого культурного человека сомнений вызвать не может, пуповина с «зарубежными партнерами» никак не рвется, и многие госчиновники, в том числе и отвечающие за пропаганду, все еще продолжают ощущать себя в родных для них 90-х годах, когда структурировалось наше российское самосознание по лекалам Сороса и ему подобных глобалистких реформаторов мира сего.


Биография

Проза

О прозе

Статьи

Поэзия

Блог

Фотоархив

Видео

Аудио

Книги

Написать письмо

Гостевая книга

Вернуться на главную

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Вернуться на главную

Комментариев:

 

На сайт "Россий-
ский
писатель"