 <<< Ранее Далее>>> 25 мая 2016 г. В ДОНЕЦКЕ Мне довелось участвовать в I Международной научной Конференции «Донецкие чтения 2016. Образование, наука и вызовы современности», проходившей в Донецком национальном университете. Когда подъезжал ближе к Донецку, мне указали на густые заросли деревьев сбоку от дороги и пояснили: – В той стороне иловайский котел был… Я всматриваюсь. Наконец различаю средь высокой зелени руину бывшего сельского домика. Потом и в Донецке иногда попадались мертвые или искалеченные дома. Но, утопленные в обильную майскую зелень, выглядели они не такими унылыми, какими увидеть их я ожидал. А ближе к ночи, прогуливаясь возле гостиницы, услышал и бухания редких взрывов. На следующий день, выступив со своим докладом, тихонечко я вышел из аудитории, чтобы перекурить. А заодно пообщася со студентами, стайками толпившимися у входа в университет. – Вроде бы вчера постреливали? – спросил я. – Да, немножко, – ответили они. – А это далеко отсюда? – Где-то, наверно, в районе аэропорта. – И что, не страшно? – А уже привыкли. Я чувствую, что ребята эти – какие-то необычные. Парнишечка белобрысенький, худенький, скорее на старшеклассника похожий, чем на студента, глядит мне в глаза с каким-то терпеливым участием. Другой побойчее и покрупнее ростом, но ему на мобильный позвонил кто-то, он виновато в сторону отошел. – Ну, удачи вам, – говорю я. В ректорате сказал преподавательнице: – Какие-то студенты у вас, как старички… – Значит, вы тоже заметили! – воскликнула она. – А до войны они все у нас были такими, как им и положено. Теперь же это совсем другие ребята… Потом я пошел гулять по Донецку. И все люди, мне встречающиеся, тоже были особенными, друг к другу душевными. Заходил я и в магазины, чтобы на цены поглядеть. В одном из магазинов мальчик лет девяти вместо того, чтобы у бабушки, терпеливо его дожидающейся возле кассы, что-то клянчить, возмущался ценами. Вернее, не возмущался, а констатировал: – И это дорого… И это… Ой-ё-ёй, эта ж зараза тоже дорогущая… Я подошел к нему, говорю: – Мальчик, я специально из Москвы приехал в этот магазин, чтобы купить тебе то, что ты захочешь… – Да что вы, дядя, – запереживал этот ребенок еще и по моему поводу. – Зачем же вам надо деньги тратить на всякую ерунду? – Да какая же это ерунда… Вот, например, пистолет с мишенью и патронами… И, гляди, патроны тут с резиновыми присосками… – Ага, это чтобы прилипало к мишени… – Вот и давай я куплю тебе этот пистолет… Но он продолжил отказываться. Тут уж и продавщица принялась его уговаривать. Её доводы он выслушивал вполне вежливо, на меня же оглядывался виновато. – Человек ради тебя специально ехал к нам в Донецк… – настаивала продавщица. И его бабушка, моя ровесница, тоже стала его уговаривать. А мальчик, как постненький старичок, нашим легкомыслием обескураженный, продолжал упрямствовать. Я протянул продавщице деньги. Затем немножко с бабушкой мальчика мы поговорили. Оказалось, у него есть отчим, который души в нем не чает. Но – не местный, из российских ополченцев. На том мы распрощались было, я пошел в свою сторону, они в свою. И, наверно, мальчик обыкновенный, нежданно обретя пистолет, стреляющий пульками, обо мне бы сразу забыл, принялся бы свое сокровище осваивать. Но этот мальчик, прежде чем пистолет распечатать, меня вдруг догнал, за руку взял и, заглянув мне в лицо своими не по-детски внимательными глазами, сообщил мне то, что для него во всем этом событии оказалось наиболее важным: – Дядя! Да вы, наверно, не специально к нам в магазин приехали. Вы, наверно, просто хороший человек! В Донецке как-то очень уж обостренно чувствуешь, что самое большое счастье – быть хорошим человеком и жить среди хороших людей. * * * А сам Донецк – город сказочный. Весь в белостволых тополях, породистых кленах, ясенях. На газонах трава растет охотно и густо. Каждая улица – как самый зеленый и самый приманчивый для прогулок бульвар. И люди со мной разговаривают так, словно сто лет меня знают. Те, которые в разговор вступают не спеша, потом делятся своими мыслями с большей открытостью и с большим жаром, и расстаются совсем уж неохотно. – И что завтра будет? – спрашивал я почти у всех. – Да что будет, то и будет, – смиренно отвечали они все даже на вот этот досужий вопрос человека, который завтра благополучно уедет в свою Москву. И все они считают, что если б от Киева не отбились, то жить было бы гораздо страшнее. * * * Но ведь и не бывает так, чтобы люди отказывали сами себе в самой последней надежде. При всем том, что иллюзий особых относительно человеческих свойств нашей российской власти у граждан Донецкой Республики нет ("Ваш посол в Киеве Зурабов – это ж давний дружок самого Порошенко", "Если б наших не остановили ваши же, наши освободили бы и Мариуполь, и до Днепропетровска дошли бы", "Тут ваши сурковы приезжали, во власть нам своих людей нам понасажали"), – все же наша российская власть им кажется более на человеческую власть похожей, чем киевская. И вот это "чуть-чуть" нашего лучшего тлеет здесь в каждой человеческой душе негасимою искрой надежды. * * * Все дело в том, что этот нынешний Донецк появился не тогда, когда оказал вооруженное сопротивление новой киевской власти, а гораздо раньше, когда у нашей русской цивилизации вдруг было даже и в России отнято место под солнцем, когда наша русская цивилизация смогла свою жизнь продолжить только в наших никому не видимых умах и душах. Потому-то, едва далеко от Москвы, в Новороссии, какие-то люди вдруг взялись за оружие, чтобы хоть на каком-то пятачке, в пределах восточной части Донбасса получить право на жизнь свою, родную, без бандитской власти, без оскорбляющих их человеческое достоинство либеральных стандартов, то для всей России словно бы солнце взошло. И россияне, воспрянув, ринулись столь нетерпеливо и столь массово в Донбасс в качестве ополченцев, словно бы уже давно только-то и дожидались этой возможности, словно бы уже давно остатки своего терпения потеряли. Один из них – теперь уже знаменитый Александр Можаев по прозвищу Бабай – так обозначил мотивы своего решения бросить мирную жизнь и взяться за оружие: "Правда должна восторжествовать". Потом оказалось, что такие, как он, нетерпеливцы опасны не только для киевской хунты, а и для российской власти. И, значит, не нужны они и для зависимых от Москвы властей Донецка и Луганска. И символ "Русской весны" Александр Можаев вынужден был вернуться на родную Кубань, чтобы разочарованно признаться местному журналисту Андрею Кошику: "Давая свободу людям, ты понимаешь, что у тебя дома то же самое, что происходило там на тот момент". Но такого разочарования не могут себе позволить люди Донбасса. Им-то из своей мечты о правде бежать некуда. |
| |
|
| |||||||
